Прорыв к сокровенному богу

Недостаточно сказать, что Юрий Миронов просто наделен от природы этим редкостным шаманским даром. Конечно, способность узрения сущности («вещи в себе») — необходимое условие творчества. А достаточное условие, и в нем-то вся суть — такое владение формой, чтобы изображенное вовне настроение погружало в невыразимое внутреннее состояние. Справиться с формой — значит прорваться к содержанию, через ступени явленного достичь бездны сокровенного. Здесь существенны и композиционное чутье и рифмовка линий, и аранжировка цвета. Только через самофокусировку формы то или иное общебытийное и состояние личного существования (как говорят философы — «экзистенции»), изображенное на картине, и есть сущность мира и человека, есть манифестация самого Божества.

Юрий Миронов даже не делает попытки подменить это универсальное «Божество для всех» сатанинским обожествлением идола собственного своеволия. Его нельзя назвать авангардистом. Как ни странно, он довольно традиционен. Он исходит из созерцания и переживания «мира Божьего», природы, пейзажа. Романтический и фантасмагорический Вильям Тёрнер — явный его предшественник. Не насильственное гипнотизирование, а лермонтовское «ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит» — вот сущностная и нравственная направленность его творчества. Поэтому его картина нежно входит в душу, настраивает ее, ведет за собой любовно к ее же собственным глубинным состояниям. При созерцании произведений Юрия Миронова и погружении в них происходит не подчинение чужой творческой воле, а восхождение к самому себе, возвышение собственной личности.

Юрий Миронов учился живописи на вечерних Суриковских рисовальных классах, в 1975 г. закончил художественно-графический факультет Московского государственного заочного педагогического института. С 1977 г. выставлялся практически на всех вернисажах устраиваемых на Малой Грузинской. Кроме конгениального восприятия живописи Тёрнера, увлекался творчеством Вермера Делфтского, Ван Гога, постимпрессионистов, изучал виртуозное мастерство Левитана, вполне оценил картины Мировича. Три периода довольно четко выделяются в творчестве художника. Начинал он с заливки, работал без кисти, пользовался смешанной техникой, много экспериментировал, искал свою манеру, и метод. Примерно в 1981 г резко перешел на конкретный пейзаж, стал пользоваться кистью, хотя элементы заливки сохранялись еще долго. Наконец, после этапной синтезирующей работы «Пробуждение», выставленной в 1986 г., свершился настоящий прорыв в новое художественности, к сокровенности Бытия.

Действительно, при взгляде на новые полотна живописца замирает сердце, холодок пробегает к ногам. Чувствуешь, — прикасаешься к священному, к божественному, к демиургическому. Каждая композиция, естественно, на грани и даже за гранью реального и ирреального, сна и яви. В каждой, при первом же взгляде — бесконечное контрастирование или в цвете, или в форме. Идет разговор цветовой «звезды» со звездой, образа — с образом. Но это не светская бессодержательная беседа, а напряжённейший спор, порыв к Истине. Так, на картине «Состояние — I?» экспрессивная красная линия на переднем плане как бы открывает «диалог» образов, и из этого «диалога», разрастается полифония, но не гармонично-классическая, а синкопически-ритмичная, джазовая. Главный контраст варьируется и развивается в других, возвращаясь к углубленному исходному. Поэтому контраст — не самоцель, а средство, он работает не на разрыв и отчуждение, а на синтез, на единение. Единство и борьба противоположностей передают сущность буквально каждого состояния, запечатленного на холстах творца.

Без лермонтовского мотива пустынничества, мотива молчания невозможно представить выдающиеся произведения Юрия Миронова. Над бездной молчания, над немым томящимся Бытием развертывается драма становления, комедия суеты и трагедия смерти. Всё — вместе вихрь экспрессии, ритмические расклад существования, джазово- синкопическое время каким-то художественным чудом образуют гармонию. В бурях Юрия Миронова всегда есть покой. Но и когда творец создает на полотнах заснувшие бури линий, цветовых «звезд», образов, — о, лучше их не будить, ибо, как у Ф. Тютчева, всегда «под ним Хаос шевелится»!

Он любит рисовать море, берег моря, древо на берегу, крушение древа-корабля. И тема смерти раскрывается через эти извечные архетипы, как на полотне «Река забвения" (1985 г.). А символ мировой башни: в картине «Вчера, сегодня, завтра» (1987 г.), купленной Ярославской картинной галереей, выражает бесконечный процесс разрушения и созидания, напоминает миф о строительстве Вавилонской башни.

И все-таки излишняя конкретика порабощает творца, ограничивает глубину постижения сокровенного. В последних работах художника конкретики почти нет. И потому достигается; потрясающий эффект «собожественности» и «сотворчества», несопоставимый с воздействием более ранних «полуреалистических» пейзажей Юрия Миронова. Живописец сам удивляется этому. Он дает следующие пояснения: «Для меня первичное — выйти на состояние, напрячься и прозреть его. Композиция заранее не продумывается. Хожу, хожу, маюсь — и вдруг сверкает молния, я вижу! Bижy во тьме неизведанного! Начинаю работать. Доверяю чувству, а не уму. Интуиции, а не расчету. Цвет ложится сам. Будто это не ты, а кто-то делает это через тебя. Удивительно счастливое ощущение! Сама идет. Никаких вопросов и проблем. Легкость. Свобода!»

Раньше бывало не так. Например, Юрий Миронов в годы ученичества не раз поражался, как в картинах голландцев или других старых мастеров на фоне классически написанного пейзажа вдруг тот или иной образ дан пятном, но это «пятно» таинственным образом не только не нарушает художественной целостности полотна, но оно живет «там» в этой среде, вроде бы ему чуждой, оно одушевляет произведение. Пытался повторить художник, данный старый прием в своих композициях, но неудачно. Когда шел от головы и ставил откровенное пятно — оно «там» не сидело, выглядело чужеродно. И лишь, когда Юрий Миронов стал рисовать от «состояния» — контрастные пятна ожили, восторг демиурга победил.

Конечно, и сейчас некоторые работы он просто пишет, «делает». В каждой его работе — элементы неживой (минеральной), живой и искусственной природы (ноосферы). Развертывающуюся научно-техническую революцию он, в отличие от авангардистов, воспринимает не как торжество бездуховности и отчуждения, а как продолжение бытийной миссии человека. Поэтому человечностью окрашиваются у него даже монстроидные проявления прогресса и самые прихотливые образы, навеянные современной научной фантастикой и социальной антиутопией. И в каждой картине — обязательное органическое триединство живописи, музыки и поэзии. Такова «фирменная марка» работы Юрия Миронова. Но человечность — не предел…